Статьи

 

Помним и скорбим

(для того что бы получить всю глубину ощущений этой статьи, спуститесь вниз страницы и запустите аудиоплеер) 

23 февраля исполняется 67 лет с того дня, как в связи с ликвидацией Чечено-Ингушской АССР началась насильственная депортация чеченцев и ингушей в отдаленные районы Казахстана и Средней Азии. С прошлого года этот день в Чечне отмечается не только как траурная дата, но и как официальный День памяти и скорби.

Массовая депортация чеченского и ингушского народов была произведена по указанию Иосифа Сталина 23 февраля 1944 года. Официальным поводом стало обвинение в “пособничестве фашистским оккупантам”. Абсурдное по своей сути, это обвинение, тем не менее, полностью находилось в русле логики советского руководства сталинской эпохи, ведшего политику государственного террора, когда “антисоветскими” объявлялись целые социальные слои или отдельные народы.
Наша республика волею советских вождей стала основным местом ссылки народов Советского Союза в 30-40-е годы XX века. Подавляющее большинство из них было выселено в Карагандинскую область, на территории которой создали целую систему лагерей и специальных поселков.
Спецпереселенцы столкнулись с массой трудностей на новом месте жительства: голод, болезни, бытовая неустроенность, разобщение семей, смерть близких, унизительное клеймо “врага народа” - все это смогли пережить далеко на все. Точных данных о количестве погибших в результате депортации не имеется, но, по оценкам историков, тяжелые условия в местах переселения стали причиной смерти десятков тысяч человек.
Трудились спецпереселенцы в угольном бассейне, участвовали в жилищном строительстве и строительстве промышленных предприятий, были заняты в сельском хозяйстве, благоустройстве городов и поселков нашей области. Вынести все тяготы жизни, выпавшие на их долю, а иногда просто выжить помогали местные жители, которые радушно встречали представителей других национальностей, переселенных в Казахстан. Лишь в 50-х годах политика государства по отношению к лицам, состоявшим на спецучете, изменилась.
В архиве управления Комитета по правовой статистике и специальным учетам Генеральной прокуратуры РК по Карагандинской области хранятся документы, наиболее полно отражающие период массовых репрессий 1930-1950 годов. Здесь сосредоточены многочисленные материалы репрессированных спецпоселенцев, а именно лиц, направленных в нашу область на спецпоселение по национальным мотивам. Через один только Карлаг прошли десятки тысяч узников около 40 национальностей.
В архиве УКПС и СУ ГП РК по Карагандинской области насчитывается около 39 тысяч личных дел спецпоселенцев, свыше 4 тысяч личных дел иноподданных, около 300000 дел заключенных. Имеются картотеки на эти дела, поисковая электронная база позволяет произвести быстрый и качественный поиск либо определить, куда и когда было направлено на хранение то или иное дело.
Что касается личных дел чеченцев и ингушей, то все они, в соответствии с договоренностью органов внутренних дел наших республик, были высланы на хранение в Национальный архив при Совете Министров ЧИ АССР. В архиве управления имеются лишь списки, где отражены архивные номера дел, фамилии и имена лиц, в отношении которых были заведены дела, а также даты отправки этих дел в Чечню. В связи с этим на обращения о подтверждении юридических фактов в отношении лиц чеченской национальности архивные данные УКПС и СУ ГП РК по Карагандинской области могут лишь подтвердить факт пребывания на спецпоселении только совершеннолетних лиц, т.е. лиц, в отношении которых заводились личные дела.
В связи с военными действиями, происходившими на территории Чечни, многие документы, ранее направленные на хранение в Чечено-Ингушскую АССР, безвозвратно утеряны. При отсутствии подтверждающих архивных материалов в отношении отдельных категорий спецпоселенцев сотрудники управления рекомендуют обратиться в суд для установления юридического факта нахождения на спецпоселении. Желающие получат подробные разъяснения, в какие еще органы заявители могут обратиться за получением подтверждающих сведений. Также даются адреса информационных центров УВД областей регионов, откуда происходило выселение.

Гульзира ЖУНУСОВА, прокурор управления Комитета по правовой статистике
и специальным учетам Генеральной прокуратуры РК по Карагандинской области

День дольше века

 Они задержались в мечети после намаза, чтобы вспомнить о событиях, произошедших 67 лет назад, в страшный день 23 февраля. Мужчины с глазами голубыми и серыми, с карими радужками жаркого взгляда, осанистые мужчины в папахах и кепках были тогда совсем детьми, некоторые еще не родились, но им есть что рассказать со слов родителей.

Шестьдесят семь лет - человеческий недлинный век, но сколько уместилось в нем боли и страха, радостей и надежд. Что помогло им выжить, кто помог не стать целому народу бессловесным прахом, не потерять каждому выжившему человеческий облик?
Сквозь толщу лет они погружаются туда, в соленую беспросветную глубь, где несмышленышами рано взрослели под толщей безвинной вины. И возвращаются назад, в свой окрашенный теплыми красками вечер, с солеными слезами в уголках нестепных своих глаз.

Кровавый рассвет

В 2 часа утра 23 февраля 1944 года началась самая известная операция по этнической депортации - переселение жителей Чечено-Ингушской АССР. Депортация “наказанных народов” была и до этого - немцы и финны, калмыки и карачаевцы, и после - балкарцы, крымские татары и проживавшие в Крыму греки, болгары и армяне, а также турки-месхетинцы из Грузии. Но операция “Чечевица” по выселению почти полумиллиона вайнахов - чеченцев и ингушей - стала самой крупной.
За сутки из населенных пунктов было вывезено 333 739 человек, из этого числа погружено в эшелоны 176 950. Более быстрому выселению помешал обильный снег, выпавший днем 23 февраля.

Имран Хакимов:
- Шел снег, дождь, люди плакали. По дороге многие умирали, их хоронили - времени не было, просто закапывали в снег. Женщины умирали от разрыва мочевого пузыря. Из-за стыдливости, привитой строгим воспитанием, они не могли у всех на глазах сходить по малой нужде…

Магомед Султыгов:
- Мой отец на остановке совершал перед намазом омовение снегом и подцепил инфекцию. Весь опух, бредил. Его прятали в вагоне, потому что больных снимали с эшелона и оставляли умирать. В Кустанайской области поместили в райбольницу. Он выздоровел и здесь же нашел работу…

Зиявудди Дакаев:
- Мой отец воевал на Гомельском направлении. В феврале 1944 года приехал в родные края в отпуск после ранения. Зашел домой - на печке кипела кастрюля, а сосед тащил наш диван. Людей уже не было, собаки выли, вся скотина была в тревоге. Сосед-армянин сказал: “Вас выселяют, на вокзал увезли”. Отец еле нас нашел. Подошел к полковнику, он командовал этим “парадом”, сказал: “Я никуда не поеду, возьми меня и мою семью и расстреляй у этой стенки”. Полковник ответил: “Я тоже солдат, исполняю приказ. Единственное, что могу сделать: дать бричку с лошадьми, чтобы ты тепло оделся, взял еду. Вас выселяют в Казахстан”…

Макашарип Муцольгов:
- Десять лет мне было, я помню все это. Утром нас на машинах привезли в район, ночевали на станции. Кормили жидкой кашей только на остановках. По дороге хватали что могли - парень, я видел, тащил щит снегозадержания, чтобы растопить буржуйку в вагоне. Один солдат догнал его, ударил.

Хмурое утро

Трехлетнего Сулима Исакиева разбудил гудок паровоза. Старшая сестра взяла его за руку и вывела из вагона на станцию Караганда-Сортировочная. Этот гудок - первое, что он помнит из детства. Первыми картинками для этих детей стали степь, дым над трубами, теснота землянки… Памятным запахом, резким, как звук паровозного гудка, стал для Имрана Хакимова запах солидола от горячего хлеба. А язык вместе с мякотью баурсака пробовал первые для Ахмеда Муртазова незнакомые слова, самые главные для голодного ребенка: “пей - iш”, “ешь - же”.

Харон Кутаев:
- На станции нас сажали на санки, везли по совхозам. Мы жили сначала в землянке в районе шахты 18-бис, потом в бараках на Дорожной улице. В конце 1945 года нас, бабушку и меня, нашел двоюродный брат. Я падал в голодные обмороки. Брат на барахолке продал костюм, сапоги. Купил хлеб. Разжевывал и мне давал, так и выходил…

Ахмед Муртазов:
- Мать здесь прожила всего полтора года. Она очень переживала, когда получила похоронку на отца, так и не оправилась от горя. Перед смертью дала мне заветы: не воруй, не будь хулиганом, не позорь имя отца. Мать научила меня читать намаз. Я выполняю ее наставления всю жизнь.
Кто давал еду пацанам, кто нет. Была старая женщина, мы ее называли “апа”. Она кормила баурсаками. Я эти первые казахские слова никогда не забуду. Апа говорила: “Әй, кiм, отыр! Шай іш, баурсақ же”…

Имран Хакимов:
- Где Копай-город, был мясокомбинат, там баранов пасли. Невысокий забор голодные люди перелезали, живым баранам отрезали курдюки. Пацаном я устроился в пекарню в Михайловке. Формы мазали солидолом, чтобы тесто не прилипало - масла-то не было. Горячий хлеб в рот нельзя было взять, так он вонял, а когда остынет, ничего…

Анди Хасуев:
- У матери нас трое детей было. Заселили нас в казахскую семью. Хлеб всегда делили поровну, глава семьи - казах, уходя на работу, велел женщинам присматривать за нами, как за своими детьми. Я считаю: казахи - самый гостеприимный, самый порядочный, самый отзывчивый народ…

Мовлди Абаев:
- У отца было образование 7 классов, по тем временам это было много. Его поставили помощником коменданта. Отец организовал столовую - собирали скудные пайки в общий котел, делали затируху. За счет этого и выжили. А в первую зиму многие умерли, особенно люди с гор, они акклиматизацию не прошли.
Когда мои родители поженились, узнали, что в Караганде есть родственники, решили ехать. Здесь было легче выжить - была работа. Ехали на крыше вагона, как не замерзли, не знаю…

Магомед Султыгов:
- Первая жена моего отца умерла, осталось четверо детей. А моя мать осталась одна - вся семья умерла от тифа, она сама еле выкарабкалась. Люди узнавали, где есть одинокие мужчины и женщины. Вот и отец с детьми поехал в Кокчетав, женился, привез мать. Комендант узнал, что она приехала без разрешения, хотел забрать в НКВД. Тогда люди собрались, и за моих родителей заступился один русский мужик, у него шестеро сыновей воевали, и все начальство у него останавливалось. Отстояли мать.

Рабочий полдень

К полному кавалеру знака “Шахтерская слава”, обладателю ордена Трудового Красного Знамени Ахмеду Муртазову мы приехали вместе с Увайсом Джанаевым, возглавляющим Карагандинское областное чечено-ингушское этнокультурное объединение “Вайнах”. “Двадцать с лишним лет с ним знаком, - удивляется Увайс Хаважиевич. - Но только недавно узнал, что он у нас такой заслуженный”.

Ахмед Дашаевич вспоминает:
- С фронта возвращались почти что одни инвалиды, без рук, без ног, контуженные. Нас в ФЗО готовили как трудовой резерв. Я учился на механизатора, это так называлось, хотя какая там механизация… Была врубмашина, резали ею пласт. Мало было нас, врубмашинистов, и когда начальник просил остаться на вторую смену, я никогда не отказывался, хотя уставал. Горячей воды в бане не было - то кочегарка не работает, то насос. Но жаловаться некому. И все-таки в общежитии было жить намного лучше по сравнению с землянкой: тепло, постель меняют.
Нашу группу механизаторов распределили на шахту № 33-34. Бригадир наш хороший был наставник, Герой Соцтруда Петр Акулов. Я работал у него пять лет, потом он заболел, умер. Стало трудно, ведь я был молодой пацан, а там сорокалетние мужики, они меня слушать не хотели. Я написал заявление начальнику участка, чтобы перейти на шахту имени Костенко.
На шахте имени Костенко я стал взрослым по-настоящему. Стал вести политику такую, как мой первый бригадир. Он был строгий, но справедливый, и умел по десять раз рассказать и показать, так и учил. Потом появились комбайны “Донбасс-1″, “Донбасс-2″. Облегчение огромное…
Я о семье не думал, пока на ноги не встал. Появились заработки нормальные - у нас комплексная комсомольско-молодежная бригада, все сильные, быстрые. Мой портрет на городской Доске почета висел. Тогда женился. Я водку не пил, с алкашами не дружил, не курил, вел себя достойно.
Я делал так, как мне начальник участка, Малахов, говорил. Сначала окончил вечернюю школу, потом техникум. Предлагали повышение, но я отказался. Говорил: “Когда на пенсию уйду и не смогу с молодежью справляться, найдете работу на окладе”. Так и работал с молодежью до пенсии, до 1989 года.
Кидали меня с участка на участок, какие были отстающие, на усиление. Начальник шахты Мельников уговаривал, он умел. У меня такой принцип: если со мной по-человечески, и я так же, если грубо - и я не церемонюсь в ответ.
А перед заслуженным отдыхом меня Дрижд вызвал, спросил, хочу ли я машину. Я ответил, что “Волгу” хотел бы, а “Жигули” нет. “Молодец, - говорит, - разбираешься”. Я при нем написал заявление, он кружок нарисовал вместо подписи, он так делал. И я получил “Волгу”.

Теплый вечер и новое утро

Макашарипу Муцольгову в 1944 году было десять лет. И десять лет он мечтал вернуться на родину. В 1955-м раздобыл билет до Москвы, четыре дня прятался на верхней полке. Из столицы благополучно приехал на Кавказ, нашел свой дом, там жили осетины. Посидел на родной скамейке, побродил по селу и - уехал назад, в Казахстан. С тех пор он не раз бывал на Кавказе. Туда время от времени ездят они все, мужчины, задержавшиеся после намаза в мечети этим вечером. Но жить там, признаются они, все равно не по себе. В Казахстане лучше.
Из своего заката они обращаются с заветами к новому рассвету. Так же, как их матери и отцы давали наставления им, они хотят быть услышанными новым поколением.

Ахмед Муртазов:
- Когда у человека есть свободное время, он находит плохую компанию. У меня времени не было - я ходил в ДНД, был председателем товарищеского суда. И сыновья мои занимались в спортивных секциях. Также я и внуков воспитываю. Ни один полицейский к нам домой никогда не приходил. А я был в милиции, только когда получал паспорт.
У нас говорят: садишься на казахскую арбу, подпевай казахским песням, едешь на русской бричке, пой русские песни. Если каждый будет говорить на своем языке, мы друг друга не поймем. Так и возникают вражда и доносы. Это мне приносит страшную боль. Это и нашей верой запрещено - доносить на людей, говорить о них плохо.

Мовлди Абаев:
- Надо знать историю, какая бы она ни была горькая, и говорить об этом, чтобы дети и внуки знали. Почему в Казахстане люди живут в мире? Потому что многое испытали - и голод и холод, и как это тяжело, когда остаешься один на один с бедой.

Анди Хасуев:
- Меня никто не ущемлял, да и как меня можно ущемить? Я с десяти лет сам зарабатываю себе на хлеб и этим хлебом делюсь. Кто сам ест и ни с кем не делится, того ущемляют. А если большой кусок заглотишь, он застрянет в горле.
Я желаю подрастающему поколению, чтобы никогда не испытали такого горя, как мы и наши отцы. Казахстан - наш общий дом, и любовь к этому родному дому должна быть чистой и сильной, как родниковая вода, которая идет из самой глубины до высоты в сотни метров.
После этих слов все мужчины согласно кивают головой и говорят: лучше не скажешь. Пусть будет так!

Ольга МООС

Тепло человеческое

 Эта реальная история могла бы лечь в основу повести, стать сценарием для художественного фильма. Жизнь подбрасывает нам замысловатые сюжеты, настойчиво требуя ответа на вечное “быть или не быть?”. В этой истории быть человеком означало вырвать из небытия другого человека. Чтобы обрести потерянного сына, требовалось снова стать отцом. Крутится веретено, и прядется нить судьбы, и полотно оказывается вышитым. Белым по черному.

После месяца мучений в продуваемых всеми ветрами вагонах семья переселенцев Махмудовых прибыла на станцию Жосалы Кызылординского района. На новом месте было холодно и голодно. Дауд и Рабиат Махмудовы вместе с остальными чеченскими семьями, также разбросанными по степям, копали землянки. Пытались выжить - какое бы горе ни было, а детей, 9-летнего Саидамина и совсем маленькую Тамару, надо было спасать.
Не выдержав лишений и холодной казахстанской зимы, умерли отец и мать Махмудовы. Саидамин и Тамара могли разделить участь многих детей послевоенного времени - бродяжничество, спецприемники. Но судьба распорядилась иначе.
Однажды утром на пороге детдома, куда попали брат и сестра, появился невысокий казах с легкой сединой на висках. Увидев Саидамина, произнес: “Пойдем ко мне жить. Мой единственный сын пропал на войне без вести. Может, ты заменишь мне его. Я буду называть тебя Абылайханом, как моего сына. А меня зовут Арутдином, фамилия моя - Кулимов”.
Так у Саидамина Махмудова появилась новая семья. Жили небогато, но дружно - небольшой дом, отец с матерью, сестры. Отцу, председателю колхоза, беспрекословно подчинялись все - и домашние, и аульчане. А он в свою очередь требовал от всех уважения к приемному сыну. Учил жену Зияшкуль: “Не проси сына носить воду из колодца, у чеченцев это считается женской работой. Пусть рубит дрова, ухаживает за лошадьми… Он во всем уважает наши обычаи, будем и мы уважать обычаи его родной земли”.
Семь лет промчались, как семь дней. Однажды утром степным жаворонком пролетела по степям молва о том, что ходит по Сарыарке офицер Красной Армии, вернувшийся с войны, ищет своих родственников, оставшихся в живых. Уже пять или шесть лет ходит, всех разыскал, кроме самого младшего - Саидамина.
Не было бы этой истории, если бы братья не нашли друг друга. Только вот договориться оказалось сложно - забыл Саидамин-Абылайхан свой родной язык. Говорит ему красноармеец по-чеченски: “Здравствуй, брат!”, а Саидамин ему: “Немене?” Тот опять: “Я Касум, твой двоюродный брат!”. Саидамин в ответ огорченно: “Мен сені бiлмеймiн…”
Когда понял, стал вырываться из братских рук: “Никуда не поеду!” Отец попросил нежданных гостей оставить их вдвоем с сыном. Догадался: побаивается тот уезжать. Тут все родное - и люди, и степь, а там неизвестность. Арутдин сказал просто и мудро: “Сынок, там твоя родина, рано или поздно она позовет тебя. Ты был мне опорой в трудную минуту, но теперь я держать тебя не вправе. Надумаешь вернуться - двери родного дома для тебя открыты. Поезжай, да благословит тебя Аллах!”.
И это еще не вся история. Все доброе, что делал Арутдин Кулимов для других, вернулось к нему возросшим во сто крат. Вскоре пришло известие: жив его родной сын Абылайхан, он в пути и скоро будет в отчем доме!
Собрались на большой той люди со всей округи. На самом почетном месте за дастарханом - Саидамин, Касум и Абылайхан. Внимательно слушают напутствие отца:
- Каким росток посадишь, таким и дерево вырастет. Что сыну в сердце заложишь, то людям он и понесет. Мои сыновья - моя гордость. И пусть Саидамин решил уехать на родину - так должно быть, это зов крови, никуда от него не денешься. Но тот, кто здесь жил, непременно обратно возвращается, потому что богата добрыми людьми земля наша.
Прощальные слова оказались пророческими. Через много лет по воле судьбы переехали в Караганду дети Саидамина - десять братьев и сестер, а еще внуки и правнуки. Около семидесяти человек насчитывает род Махмудовых. Кто живет в Чечне, кто в Казахстане, и о каждом можно рассказывать долго. Все выросли достойными людьми: строителями, инженерами, медиками, спортсменами, шахтерами. Старший сын Садык в 1990 году получил высокую награду - знак “Шахтерская слава” III степени. Самый младший, Ахмед, стал муллой, окончил Исламский университет в городе Грозном.
Саидамин Махмудов, живя на Кавказе, всегда помнит о своей второй родине. Не раз он совершал паломничество по святым местам Казахстана и сейчас, несмотря на почтенный возраст - 76 лет, приезжает в Караганду к детям. Вместе с ними повторяет слова своего отца, Арутдина Кулимова, которые в роду Махмудовых передаются из поколения в поколение:
- Мы многое пережили в тяжелое для страны время, поддерживали друг друга как могли независимо от того, кто какого рода и какой нации. Теперь наш долг - жить в мире и согласии под одним шаныраком, раскинувшимся над этой благословенной землей. Сейчас, когда все у нас есть, тепла человеческого иногда не хватает. Поэтому нельзя забывать, что мы все пришли из одного прошлого, и не судить нам друг друга, а понимать.

Евгения ШУЛЬЦ

Источник:http://inkaraganda.kz