Час творчества

 

 Зура Итсмиолорд

Пригласи меня на танец, родной. Посмотри мне в глаза. А ... вижу, ты заметил мою преждевременную седину, которая выбивается из-под шелкового платка. Не смотри на меня так. Я давно сняла каблуки. И походка моя не такая уверенная, как в дни моей юности, когда я бежала по мокрой мостовой навстречу новому дню. Не умею я больше смеяться также звонко, как и раньше. Помнишь, как я ловила вальсирующие снежинки, широко растопырив длинные пальцы? Извини, что веками прикрываю слегка выгоревшие от тоски глаза. Ты помнишь их небесно голубыми, а я вернулась к тебе с серыми, как скалы. Давай, с тобой потанцуем. Я объявить белый танец хочу. Первый шаг, и мы возвращаемся в далекое близкое прошлое. Ах, эти капли фонтанной воды!!! Помнишь... помнишь вкус воды из фонтанчика, на набережной Сунжи, напротив гостиницы «Чайка»? А помнишь, как я успела перебежать по новому мосту, когда озорная тучка надорвалась и вылила весь дождик за моей спиной. А тех ручных белок, которые жили в самом центре города? Помнишь одурманивающий запах роз, который стоял над площадью? А буйное цветение сирени вдоль аллеи на Первомайской? Подмигивающее солнце, серебристый рог Полумесяца, который можно было достать рукой. А муаровую накидку короткой летней ночи, вышитой золотом? А белые паутины инея, потерянные нерадивой зимушкой? Ой, а тот день, когда я поскользнулась и упала прямо на голубую ель? Столько лет прошло, я больше нигде не видела такие красивые ели. А помнишь, как мы гурьбой убегали с лекции, предварительно переведя стрелки настенных часов на четверть часа вперед и сидели в кинотеатре «Родина», пятнадцатый раз смотря фильм «Абба»? Ой, а тот тополиный пух, который лез в рот и уши?! Как мы сидели в кафе-мороженое, шумели, галдели, пили «Тархун» изумрудного цвета, ели пломбир с тертым шоколадом, вольно переводили Шекспира, читали вслух Чосера и хором пели: -Yesterday, All my troubles seemed so far away. И пели мы ничуть не хуже «Beatles». Правда?! И соловьиная трель вперемешку с трамвайным звонком. Волшебное пение цикад, мириады светлячков на поляне, вышитой золотистыми лютиками и полевыми солнышками- ромашками. Веселый лягушачий оркестр и падающие звезды. Тогда мы были счастливы. Знаешь, даже не успевали ценить то, что есть. Казалось, мир соткан из нитей добра, нежности и ласки. Одурманивающий вкус парного молока и струйки свежей сметаны изрядно надоедали. Шоколад «Седьмое небо», молочный коктейль и лимонад «Дюшес». В одно прекрасное утро все исчезло. Появилась какая-то тревога и ощущение, что летишь с горы. Колесо жизни закрутилось с бешеной скоростью. "Сникерсы", "Марсы", хот-доги, турецкое печенье, которое сгорало, как лист бумаги, кожа, меха, невиданные доселе автомобили. Шелка, хрусталь и богемское стекло. Вещевые рынки, куда ехали со всего Великого Кавказа. Оружейный рынок, порох и шальные пули. Помнишь огромные карие глаза семилетнего Эдика и его застывшую улыбку? Он даже не понял, за что его убили. Сегодня, когда и его убийца мертв, скажу тебе, что его тридцатилетний дядя купил автомат Калашникова и решил проверить, попадет ли в бездомную собаку. Собаке повезло. А Эдику - нет. Его портфель так и остался стоять на подоконнике. Мама его тихо сошла с ума, узнав, что муж согласился взять у брата поддержанный автомобиль в знак молчания и не придания огласке убийство ребенка по неосторожности. Знаю, тебе больно, когда я вспоминаю грохот танков, шум канонады и рев бомбардировщиков. Тихий плач стариков, крик младенцев, ком в горле мужчин, безумно любящих свои семьи, но вынужденных уйти на войну. Женщины, кусающие губы, которые не могут себе позволить остановить мужей. Не принято в нашем обществе показывать чистоту своих отношений. И проявлять слабость на людях. Помнишь мою подругу Асират? В тот день, когда нас бомбили, ее девятнадцатилетняя дочь оказалась рядом с матерью. Студентка одного из Московских ВУЗов приехала за мамой в город, который уже лежал в руинах. Я вышла из подвала и увидела, как Мединат держит истекающую кровью смертельно раненую мать. Тихо плачет кровавыми слезами, разглаживая единственную морщину на белоснежном лице матери, приговаривая: - Мамочка, как же так случилось, что я не успела увидеть эту твою морщину? Она появилась в тот день, когда ты отпустила меня в чужой город? А может в тот день, когда я сказала, что влюбилась и мне сделали предложение? А может в тот день, когда папа женился, мечтая о сыне? А может в тот день, когда между нами потерялась связь из-за этой войны? Мам, родненькая, ты такая красивая. Я повяжу твою голову зеленой лентой. Только ты меня жди. Обязательно жди. Я едва дотронулась до плеча девушки, когда она, не смотря на меня, попросила: - Поправьте маме ноги. Она как-то некрасиво лежит. Оттяните подол ее платья и прикройте колено. Когда я вернулась с соседом, то нашла убитой и Мединат. Какой-то снайпер сделал очередную насечку на своем орудии убийств. Мое орудие- перо и тетрадь. И меня учили методике преподавания иностранных языков. Мединат мечтала лечить детей. Асират пекла самые вкусные пирожные и торты. А снайпер учился стрелять. Наверное, он тоже был старательным учеником. Знаю, родной, ты видел тысячи смертей. Ты видел детей, на глазах которых погибали родители. Ты видел сотни матерей, которые ничем не могли накормить голодных детей. Десятки тысяч искалеченных, изуродованных двумя войнами. Слышал, как гудела земля, призывая в свидетели небо. Видел Солнце и Луну, оплакивающих праведников и грешников, трупы которых съедали собаки. А помнишь тех обезумевших людей, которые тащили на тележках холодильники, телевизоры, старые ковры и разбитые комоды? Свист трассирующих пуль, взрывные волны, накрывающие руины некогда утопавшего в зелени города. Блокпосты. Грязный мат. Окрики. Выстрелы. Аресты. Страх перед надвигающейся ночью, когда к тебе постучат пьяные вооруженные в масках люди. Хорошо, если отберут последние копейки. А когда они требуют от тебя признать себя виноватой в желании жить? Как им объяснить, что ты у себя дома? Как им объяснить, что ты не боишься смерти? Эта старая беззубая кляча не разбирала нас по возрасту, полу, вероисповеданию, языку и состоянию здоровья. Она забирала крепких, новорожденных, больных, глухих и немых. Почему она оставила восьмидесятилетнего деда Идриса? Заглянула к нему шальной пулей, пробила правое предплечье, оторвала левое ухо, лишила правой ступни, свалила от сердечного приступа, дважды истоптала микро-инсультами, забрала его внуков и единственного сына, и оставила сидеть на завалинке разрушенного дома. Ослепшая от соленых слез Рамина, трясущей рукой подает ему трость и помогает встать. Он делает всего несколько шагов и ждет, когда его старуха, поможет ему сделать еще несколько шагов до убитого войной сада, которому он отдал шестьдесят лет своей жизни. А помнишь… Помнишь… Театральные подмостки, музеи и выставки. Цветные поющие фонтаны, "Чертово колесо", бассейн и парк Культуры. Солнцем пахнущие персики, налитый соком виноград, резные наряды клена и крупные ядра грецкого ореха, ягоды кизила и вяжущая мушмула. Терпкий терн и яркие звезды поздних цветов, склонивших головки под тяжестью первого снега. Нитью памяти связываю обрывки своей и твоей жизни. Поверь, за те годы, что жила вдалеке от тебя, я страдала. Ни на одну секунду тебя не забывала. Очень редко в своих тревожных снах порхала ласточкой, пытаясь вернуться к тебе. Молилась за тебя, прося Всевышнего затянуть твои раны. Знаю, что ты - Герой. Настоящий герой, выстоявший в жестокой войне, затеянной безумцами. Одни тебя убивали, другие ласкали. А третьи тянули с тебя все соки. Мой герой, я вернулась к тебе. И раньше, чем уйду, хочу припасть к тебе губами, прижаться грудью и шептать: - И как же я тебя люблю, родной, любимый! Давай еще потанцуем, мой Грозный-город-герой!